А.Н. Малукало
Казачество России как социокультурный феномен

История казачества уходит вглубь веков. Судьба его была и великой, и трагичной. Отважные пионеры российских окраин и бесстрашные воины, зачинатели бунтов и разбойники, рыцари православия и безбожники – все это о казаках. Ими восхищался Наполеон, и боялись немцы, о них складывались легенды и их ненавидели те, по ком прошлась добрая казачья нагайка. После Великой Русской Революции на краткий период казаки, казалось бы, были преданы забвению. Но уже в годы Великой Отечественной войны казачьи части ярко проявили себя, причем воевали и “против” и “за” фашистов. Однако вскоре казачество действительно почти на 30 лет было “забыто” в СССР.

В конце 1980-х гг. мы стали свидетелями неоднозначного и противоречивого процесса возрождения казачьих сообществ как общественных организаций. Ряд законодательных актов (Закон РСФСР “О реабилитации репрессированных народов” от 26 апреля 1991 г.; Указы Президента РФ “О мерах по реализации Закона Российской Федерации “О реабилитации репрессированных народов” в отношении казачества” от 15 июня 1992 г. № 632, “О реформировании военных структур, пограничных и внутренних войск на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации и государственной поддержке казачества” от 15 марта 1993 г.; постановления Правительства Российской Федерации от 22 апреля 1994 г. № 355 “О концепции государственной политики по отношению к казачеству” и “Основные положения концепции государственной политики по отношению к казачеству”; Указ Президента РФ “О Главном управлении казачьих войск при Президенте Российской Федерации” от 20 янв. 1996 г.) привели к тому, что процесс казачьего возрождения вышел за рамки общественного движения. Казачьи организации получили государственный статус, возможность координации деятельности на федеральном уровне. За казаками было признано право на несение государственной службы, в том числе военной, таможенной, природоохранительной. Естественно, что общество заинтересовано в возможностях адаптации возрождающегося казачества к современным условиям, поиске оптимальных путей его использования. Какую нишу казачество займет в российском обществе и государстве XXI века? Что есть российское казачество в прошлом и настоящем? Что, собственно говоря, мы активно “возрождаем” и пытаемся “использовать”? Данные вопросы занимают исследователей, обывателей, самих казаков на протяжении столетий. Л.Н. Толстой констатировал, что казаки создали Россию, что каждый мужик хотел бы стать казаком. Многие историки, писатели, сами казаки задавались вопросами о происхождении казачества, о том, что же есть казачество как феномен мировой истории?

Как представляется, казачество следует рассматривать как военное сообщество – полиэтническую социальную общность, сформировавшуюся в приграничной территории – фронтире, отличительной особенностью которой является военное ремесло как основное занятие. Практически во всех странах в период феодализма существовали различные военизированные группы населения, выполнявшие специфические функции, связанные с военной службой в самом широком смысле. К таким группам можно отнести реконкистадоров на Пиренейском полуострове; кнехтов в Швейцарии; гайдуков, клефтов, граничар на Балканах; гайдамаков на Украине; гуркхов в Индии; самураев в Японии и др. Возникали военные сообщества обычно в периоды смут, в условиях пограничных конфликтов, религиозных войн и войн за национальную независимость, осуществления колонизаций. На начальных этапах существования основным занятием данных сообществ являлась война полуразбойного характера. Однако позже они либо переходили на службу государства на договорных началах, либо исчезали (1).

Само слово “казак” является полисемантическим, что объясняется особенностями истории казачьих сообществ евразийских степных просторов. В различные эпохи под этим словом “скрывались” различные по этническому составу, структуре и занятиям сообщества, которых объединяла война, военное дело как основа жизнедеятельности. С лингвистической точки зрения слово “казак” скорее всего тюркского происхождения, обозначающее вооруженного стража-охранника границы, удальца-наездника.

В период раннего и зрелого средневековья в просторах Дешт-и-Кипчак – “Великой Степи” границ в современном понимании этого слова – как линии разграничения государственного суверенитета – не существовало. Не было и непреодолимых этнических различий между народами (к примеру, даже в конце XVIII – начале XIX вв. Гегель отмечал, что современная ему ситуация ужасна – русский и немец уже не понимают друг друга, а это значит, что ранее понимали). В этих условиях складывались военные сообщества лихих наездников степей, служащих или вольных, искусных воинов, свободолюбивых и гордых, многонациональных по составу.

По всей видимости, подобные сообщества появились уже на рубеже древности и средневековья. Однако недостаток достоверных свидетельств не позволяет проследить их историю. Известно о существовании военных общин, в том числе и из славян–рабов, создаваемых политической элитой Хазарского каганата для осуществления экспансии на Северо-запад (2). По всей видимости, создавались военные дружины и киевскими князьями в противовес степнякам. Присутствие славянского элемента в степных районах Юга России на всем протяжении средневековья несомненно, однако из этого отнюдь не следует вывод о генетической преемственности казаков, скажем, Донского или Кубанского войска XIX в. и славян (и не славян) – членов военных общин IX–XII вв.

Из немногочисленных и противоречивых источников, а так же многочисленных, но не менее противоречивых изысканий историков –казаковедов можно сделать несколько выводов и наблюдений. Первые достоверные свидетельства о казаках в пределах Российского государства относятся к XV в. В дальнейшем упоминания казачества встречаются все чаще, причем как “служилых”, так и “вольных” или “воровских”. Интересен тот факт, что казачьи сообщества возникают на территориях, не контролируемых ни осколками Золотой орды, ни другими государствами – в “Диком Поле”, куда активно устремляются и татары, и русские, и поляки (3).

Именно в XV–XVI вв. появляется возможность колонизации степных просторов Юга России, тогда еще не возвращенного в состав государства. Этому было несколько причин. Во–первых, из-за ослабления государств кочевников, постепенно распадающихся и теряющих военно-политическое влияние. Во–вторых, перманентная война в данном регионе против “находников” привела к формированию прослойки людей, готовых и могущих успешно действовать и выживать в степях. В–третьих, усиление феодальной эксплуатации в Польше, и в России создавало предпосылки для оттока населения в пограничные земли. “Показаковать” в “Поле” уходили не только беглые холопы, но и дети боярские, князья и “всякого рода люд”. Одни искали воли, другие – обогащения за счет грабежа. Именно в этот период на историческую сцену выходят вольные казачьи сообщества на Украине в Запорожье, на Дону, Тереке и Яике. Государство не могло полностью контролировать вольных казаков, поэтому с ними предпочитали “дружить”, нерегулярно выплачивая жалованье за “службу”. Эти казаки выполняли важнейшую государственную задачу – покорения и освоения новых территорий. Несмотря на многочисленные жалобы со стороны как своих купцов, часто страдающих от вольницы, так и жалоб со стороны соседних держав (Крыма, Турции, кавказских владетелей), многие “шкоды” казакам прощались за службу. Четкой границы между вчерашним “вором” и нынешним “служилым” не существовало. Так, например, знаменитый Ермак Тимофеевич изрядно пограбил купцов на Волге, однако за службу по охране Перми у Максима Строганова был прощен.

В годы Ливонской войны возрастает потребность в “служилых” казаках. Численность стрельцов и казаков равнялась примерно 20.000, а только в походе 1563 г. участвовало 6.054 казака. Появляется необходимость регламентации вопросов прохождения службы городовыми казаками, что и было сделано в “Уставе сторожевой станичной службы”, составленным М.И. Воротынским по указанию Ивана IV. Согласно “Уставу” казаки несли дозорную службу в “украинных” городах совместно с детьми боярскими в составе “станиц”. За “небрежение” в службе полагалось битье кнутом и смертная казнь, а вознаграждение вообще всем “станичникам” - не ниже 150 десятин земли. Для такой службы отбирались только “добрые и конные” казаки, которым прибавлялся поместный оклад и жалованье (4). В дальнейшем порядок прохождения службы и ее вознаграждения уточнялись и закреплялись в Соборном Уложении 1649 г. в главах XVI, XIX, XXIV. Основная обязанность “государевых ратных людей” заключалась в глубокой разведке на окраинах, оберегании городов и торговых трактов и вообще “всяких ратных службах”. В качестве вознаграждения казаки могли иметь неотчуждаемый земельный надел, освобождались от натуральных повинностей и податей, а также получали государево жалованье (деньгами и натурой). Например, казакам Сибири за выполнение службы и обязательств не изменять, не воровать, не бежать и пр., полагалось жалованье в размере 4–8 рублей и 30–50 пудов муки (что было значительно ниже жалованья других ратных людей по прибору) (5). Также уже в этот период появляются первые законодательные акты, направленные на сословную изоляцию казачества. В Сибири во второй половине XVII в. ограничивается право выхода из казачьего состояния, на южных окраинах ограничивается право записывать в “дворянские дети” казаков (1651 г.), а затем и вовсе запрещено верстать их в поместную службу (1675 г.) (6). Таким образом, наметилась магистральная линия политики правительства по отношению к казачеству – подчинение и инкорпорация в государственный организм на положении военно-служилого сословия.

Переломным моментом в судьбе казачества стало царствование Петра I. В 1721 г. казачьи войска перешли в введение Военной коллегии. Ранее, несмотря на “крестное целование” донскими казаками в 1671 г., все сношения с “вольными” казаками осуществлялись через Посольский приказ. Фактически в течение менее ста лет “вольные” казачьи сообщества перестали существовать. Они были включены в орбиту влияния российской государственности, получили “правильную” организацию и постепенно превращались в сословие. Логика исторического процесса неумолима – по мере “закрытия” пограничных зон надобность в отважных и умелых воинах-колонизаторах отпадает.

Однако российское казачество успешно просуществовало вплоть до начала XX в. в Уникальность российского казачества обуславливается уникальностью исторического пути России. До начала XX в. в стране были огромные территории, требующие колонизации, что выступало своеобразным “гарантом” существования казачества, наиболее приспособленного для решения колонизационных задач. С другой стороны, в стране, отягощенной феодальными пережитками, с режимом, опирающимся на довольно узкую социальную базу, казачество как опора самодержавия было “обречено” на “поддержку” со стороны правительства и “защиту” от размывания как военного сословия.

Причем современники прекрасно осознавали неизбежность исчезновения казачества по мере продвижения российских границ и превращения казачьих областей во внутренние территории. Например, при переселении черноморских казаков на Кубань правительство особо не вмешивалось во внутреннее устройство, порядок жизни. Несмотря на появление в 1802 г. “Положения об управлении Черноморией”, а в 1842 г. “Положения о Черноморском казачьем войске”, действительное влияние Кавказской администрации на внутреннюю жизнь черноморских казаков было крайне невелико, не говоря о центральных властях. Черноморцы и линейцы выполняли важнейшую задачу по завоеванию и закреплению за Россией Северо-Западного Кавказа.

В середине XIX в. на завершающем этапе Кавказской войны задачи правительства изменились кардинально – необходимо было регион освоить в хозяйственно–экономическом отношении. С этой целью был проведен комплекс реформ, суть которых видна из всеподданнейшего отчета по военному министерству за 1868 г.: “…главная мысль, которую руководствуется Военное Министерство в предположениях своих о преобразованиях в казачьих войсках состоит именно в том, чтобы объединить, сколько возможно, казачье сословие с другим, совместно с ним обитающим населением под одним общим гражданским управлением, сохранив отдельность только в военном устройстве казаков, в собственном хозяйстве войсковом и военной администрацией” (7). Однако на практике оказалось, что интересы казачества как военного сословия практически не учитывались, а решения принимались в пользу гражданских властей и “развития гражданственности” у казаков

Обращаясь к рассуждениям должностных лиц Кавказа того времени, ясно видно понимание неизбежности и необратимости процесса расказачивания военного сословия. Михаил Тариэлович Лорис–Меликов писал: “…и казачество заметно утратило уже прежний характер той сторожевой цепи, которою искони прикрывались окраины России сопредельные с враждебным и хищническим населением востока, и хотя нет сомнения в том, что оно служит и будет служить лучшим залогом сохранения спокойствия на Северном Кавказе (а в Терской области особенно), но, тем не менее, нельзя не признать, что активная роль казачества уже едва ли окажется здесь необходимою, оно будет влиять скорее одним присутствием своим, вселяя в горцев нравственное убеждение в полной невозможности сдвинуть русское население с места”(8).

Весьма ценно замечание М.Т. Лорис-Меликова, указывающее на изменение характера службы казаков с окончанием Кавказской войны. По мнению наказного атамана Терского казачьего войска в 60–е гг. XIX в. казаки несли службу не военную, а полицейскую. Собственно военная служба для них теперь была уже службой на кордонах русско–турецкой и русско–персидской границ, отдаленных от мест проживания, которые казаки должны были собственно охранять в предшествующий период. В этих условиях Кубанское и Терское казачьи войска, как и Донское, переходят в разряд “внутренних войск”, то есть могут давать переселенцев для новых войск, своим присутствием способствовать сохранению мира на Кавказе. Однако, по мнению М.Т. Лорис-Меликова, “…роль и задача казачества (выделено автором – А.М.) на Северном Кавказе уже окончена, в том, конечно, смысле, в каком казачество наиболее оказывало услуги России, т.е. в смысле вооруженной охраны пределов ее, и упрочнения за нею, путем постепенной колонизации, территории, занимаемой силою оружия” (9).

Исходя из выше сказанного, М.Т. Лорис-Меликов предлагал разделить казаков на две части, первой из которых разрешить выход из казачьего сословия, облегчить занятия мирным трудом. Для второй же, видимо из “природных казаков”, наоборот – приоритетным оставить военную службу, чтобы дать выход их “энергии” (10).

Такие взгляды были довольно распространены. Так исполняющий должность наказного атамана Кубанского казачьего войска генерал–лейтенант Николай Агапович Иванов писал о будущем устройстве казачьих войск на Кавказе: “Ибо, как ни полезно казачество, в известных случаях, но излишек его, для государства, во многих отношениях, бесспорно, тягостен” (11).

Часть казачества, безусловно, поддерживала данные взгляды. Анонимный автор письма в газету “Русский инвалид” высказывал сходные суждения, указывая на то, что “…исчез неприятель, а вместе с тем и те условия казацкой жизни, которые сделали из него неутомимого и недремлющего бойца”. Теперь соседство с иногородним населением, мирно трудящимся, призывает казаков более к хлебопашеству, чем к ратной доблести (12).

Вопрос о происхождении российского казачества встал в период активной инкорпорации казачьей старшины в дворянский корпус Империи. Естественно, что казаки–интеллектуалы не могли смириться с суждениями классиков российской историографии (В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский) о происхождении казачества от беглых холопов по преимуществу. Тогда и стали развиваться мифы о “предках” казачества как народа. Обострение полемики произошло в годы потрясений начала XX в. Развивавшаяся революция в любом случае привела бы к исчезновению казачьего сословия, а значит и казачьих войск – основной организационной формы существования казачьего населения в дореволюционной России. Поэтому лидеры казачества ради сохранения своих привилегий и интересов на общеказачьих съездах и кругах стали пропагандировать мифологему, что казачество - это народ, а не сословие, которое можно было бы уничтожить. Часть казаков-эмигрантов даже вынашивала мысль о создании государства Казакия (Козакия) на основе Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, Уральского и Оренбургского казачьих войск. И хотя данные взгляды не утвердились в большинстве казачества, но были распространены в США, Канаде (13).

В современных условиях спор - “сословие или народ” - из-за несовершенной источникой, а главное методологической базы, а также по конъюнктурным соображениям воспроизводится учеными, лидерами казачества, политиками. Сама идея возрождения сословных атрибутов казачьих войск неосуществима. Этатистские притязания и требования неоказачества, основывающиеся на исторических особенностях отбывания государственных повинностей и социального уклада, противоречат самой идее построения гражданского общества, не говоря о законодательных казусах.

Повторим еще раз – казачество есть военное сообщество, возникшее в определенных исторических условиях (пограничные войны, необходимость колонизаций), многонациональное по своему составу, основным занятием которого было военное ремесло (от наемной службы до прямого разбоя). По мере укрепления государственности и экспансии государства на приграничные территории у казачества не было иного выхода, как войти в государственный организм на условиях отбывания службы, сохранения с постепенным отмиранием некоторых былых вольностей или исчезнуть. Впоследствии казачество как сословие, казачьи войска как социально-экономический и военно-политический институты неизбежно должны были исчезнуть. Что и происходило в пореформенный период, а завершились эти процессы в годы гражданской войны и сталинской модернизации.

Данный вывод подтверждают и иностранные авторы. Роберт МакНил, на основе изучения положения и военно-экономического статуса казаков с 1855 по 1914 гг. пришел к выводу, что уже к началу первой мировой войны казаки представляли собой только военную силу с неэффективно работающей экономикой и были анахронизмом, пережившим свою целесообразность для государства (14). Английский историк Ф. Лонгвоpт в работе “Казаки. Пять столетий бурной жизни в русских степях”, исследовавший общую историю казачества с XV по XX вв., приходит к выводу, что процессы индустриализации, модернизации, репрессивные меры уничтожили идентичность казаков, от них остались лишь легенды (15).

Примечания:

1. Глущенко В.В. Казачество в структуре государственности и политической истории России. СПб., 1999. С. 38–44.

2. См., например: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962; Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

3. Подробнее см.: Мамонов В.Ф. История казачества России. Т. 1. Екатеринбург – Челябинск, 1995.

4. Павлов-Сильванский П.Н. Государевы служилые люди. М., 2000. С. 94-95.

5. История казачества Азиатской России. Т. I. XVI – первая половина XIX века. Екатеринбург: Уро РАН, 1995. С. 41–43.

6. Павлов-Сильванский Н.П. Указ. Соч. С.190–191; История казачества Азиатской России. Т. I. С. 86–87.

7. Столетие Военного министерства. 1802 – 1902. Т. XI. Ч. 1–2. С. 428.

8. Российский Государственный исторический архив. Ф. 866. Оп. 1. Д. 46. Л. 6-6 об.

9. Там же. Л. 7 об–8.

10. Там же. Л. 9–9 об.

11. Государственный архив Краснодарского края. Ф. 318. Оп. 1. д. 517. Т. 1. Л. 135.

12. С Кубани. (Из писем в редакцию «Русского инвалида») // Русский инвалид. 1869. 2 (14) сент., № 104.

13. Данные взгляды отражены в журнале “Казакия”, издавшемся в Братиславе, Праге, Софии в 1934-1939 гг. (вышло 33 номера); в литературно-политическом журнале “Вольное казачество” - “Вiльне козацтво” - “Les Cosaques Libres” (на обложке названия на трех языках), выходившем в Праге в 1927-1939 гг.; в издававшемся с 1925 г. в Провиденсе (США) ежеквартальном литературно-политическом журнале “Казачья жизнь” - “Козаче життя” - “The Cossacks Life” (на обложке названия на трех языках).

14. McNeal R. H. Tsar and Cossack, 1855-1914. - London: The Macmillan Press, Ltd., 1987. - P. 154-222.

15. Longworth Ph. The Cossacks. Five Centuries of Turbulent Life in the Russian Stepps. - New York: Holt, Rinehalt and Winston, 1970. P. 313-341.

*************************************************************
Внимание!
Использование материалов возможно только с разрешения автора!
Опубликовано на сайте “Казачество 15-21 вв” (www.cossackdom.com)

************************************************************